Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Segodnya bil ochen` tyazeliy dzen`. Eti yapontsi viveli menya iz syebya!
Dolgaya progulka po Kagoshima, zatyem na shinkansene do Kumamoto.
Internet-kafe ya nashla bistro.

Znachit prihozu i govoryu: "ya hochu ostanovitsya na noch"
Prodavets: "Ok, tolko nochevka u nas s 20:00, to yest` cherez polchasa"
Ya:"Ok, poidu poka pogulayu"

Ya vernulas`, i mnye govoryat, chto tak kak ya ne imeyu kakoi-to spetsialnoi kartochki, to mne u nih ostanavlivatsya nelzya! Ya bila pristo uzasno rastroena, tak kak ochen` ustala, i ne mogla bolshe hodit`!
K schastiu teper ya v ochen horoshem internet-kafe.

Добралась до Супермена
Я не ожидала, что там будет ТАК МНОГО Кроу! Думала, его покажут немного в начале, и все. У него потрясающие харизматичный образ, не смотря на то, что Кроу жутко харизматичен уже сам по себе.
Про сам фильм. Очень понравились все эпизоды с планетой Криптон. Мир проработан интересно и красиво.А их дыхательные приборы прямо как у жокеев из Прометея. Может это они и есть "создатели", к которым летят Элизабет и Дэвид? Что за бред я несу
Как и в Прометее наблюдаем противоестественную ситуацию, когда столкнувшись с неизвестным инопланетным объектом, люди туда прут, и тянутся все потрогать, не опасаясь за свою жизнь
Ой, это же огромная инопланетная фигня, ее надо снять на камеру, а не ноги уносить.
И в конце экшн поднадоел, и начались банальные злодейские штампы.
"Я уничтожу твою планету!!!!1111"
"Какой же ты гад, щас морду тебе набью"

7/10

Шесть дней работы без выходных, по 8 часов, не считая дороги, и вот один день я отдыхаю. Пора уже отучаться себя жалеть. На носу норёку сикен, а у меня мысли только о том, что бы еще этокого посмотреть/почитать.

Вот решила сегодня посмотреть реж. версию самого ненавистного фильма №1 после Робина Гуда, это "Царствие небесное". Наверное, давно я не получала в достаточном колличестве негатива в адрес любимых мной исторических личностей, раз решаюсь на такое. Кстати, там еще Лайам Нисон играет, только не помню кого. После просмотра, скорее всего буду писать хейт-пост.
А диск "Прометея" я все-таки купила, и не жалею. Девид- потрясающий персонаж, которого я не могу воспринимать просто как робота. Он гараздо большее, это видно по его поведению. Им руководит не просто воля Вейланда. Он сам изобретательный, коварный, любопытный, любознательный. Мне кажется, что даже не бездушный.

Вчера еще продолжила читать "Костер Монсенгюра". Потрясающая книга с множеством ценнейшей информации об Альбигойском крестовом походе. На этот раз дошла до главы про инквизицию.

С радостью замечаю, что ничуть не охладела к мизераблям. На очереди еще несколько экранизаций, фиков, и версий мюзикла. Да, надо еще не забыть пересмотреть О-98, потому что отношение к происходящему там у меня поменялось, а кроме возмущения выходками Вальжана я фактически ничего из фильма не помню.

Понравился "Прометей" Ридли Скотта, которого я имею обыкновение про себя называть Скотом (ударение на последний слог), за фильмы "Робин Гуд" и "Цартвие небесное".
Тут был такой внезапный христианский мотив, что хочется сказать за это режиссеру спасибо, ровно как и за все остальное. Снято красиво, качественно, доступно, со смыслом. Хорошая, цельная картина.
И все-таки я почти все время от страха хотела залезть под стол.

К Ги Бретону я всегда относилась прохладно, мягко говоря. Он необъективен, и пишет только для женской аудитории, интересующейся больше романтическо-любовным аспектом, чем исторической достоверностью. То, что он написал про Филиппа Августа, представляя этого лысого верзилу как какого-нибудь бисёнена, заставляет меня страдать.

Но вот я наткнулась на его рассказик про Марата и Симону Эврар.
Любовь фанатки и ее кумира, которая не осталось безответной, что может быть прекраснее?)))
Ссылка на рассказик Ги Бреона, отрывок из книги "Когда революция была "санкюлотом"
www.ladylib.net/fb/php/breton_gi_kogda_lyubov_b...


А ниже история их любви в наиболее понравившемся мне изложении.

"...если вся моя любовь казалась ей недостаточной гарантией моей верности, то пусть измена этому обещанию покроет меня позором"."Марат был на двадцать лет старше ее; в 1790 году, когда они сошлись, ей было двадцать шесть лет. Симона не была красива: среднего роста, волосы и глаза черные, нос длинный, подбородок круглый. Марата она обожала и с истинным самопожертвованием сразу предоставила ему все свое небольшое состояние на издание «Друга народа». По выражению Шометта [94], Марат взял ее в жены «в один прекрасный день перед лицом солнца». Газета «Гора» (№ 53) приводила следующие подробЛафайет Мари Жозсф (1757 — 1834) — маркиз, участник войны за независимость США; в начале Французской революции командовал Национальной гвардией. После восстания 10 августа 1792 года — противник якобинцев] и его агентами, Марат принужден был скрываться; его приняла девица Эврар, которая, читая газету этого патриота, прониклась глубочайшим уважением к нему. Марат, преисполненный благодарности к своей освободительнице, обещал ей жениться на ней. Марат, не верящий в то, что пустой обряд составляет ценность брака, и не желавший в то же время оскорблять чувство скромности гражданки Эврар, подозвал ее однажды к окну своей комнаты и, сжав своей рукою руку своей возлюбленной, вместе с нею преклонился перед Верховным Существом. «Здесь, в этом великолепном храме природы, — сказал он ей, — я беру Его в свидетели моей верности и клянусь тебе Создателем, который слышит нас».
Судя по всему, Симона была нетребовательной женщиной — ее удовлетворил и «храм природы». Ее брак с Маратом так и не был оформлен. После смерти Марата в его бумагах нашли следующее обязательство:
"Прекрасные качества девицы Симоны Эврар покорили мое сердце, и она приняла его поклонение. Я оставляю ей в виде залога моей верности, на время путешествия в Лондон, которое я должен предпринять, священное обязательство жениться на ней тот час же по моем возвращении; если вся моя любовь казалась ей недостаточной гарантией моей верности, то пусть измена этому обещанию покроет меня позором.

Париж, 1 января 1792 года,
Жан Поль Марат, Друг народа".

Отсюда www.e-reading-lib.org/chapter.php/62845/59/Cvet...
Еще один сайт с инфой: evrar-i-korde.narod2.ru/


Upd! Отрывок из книги "Черный консул" об отношениях Марата и Симоны.

"Ее понимание сказывалось в
улыбке, озаряющей ее глаза, спокойные и ясные; легкость движений и большая
уверенность говорили о твердой и бесповоротной воле и полном отсутствии
каких бы то ни было сомнений в раз принятом пути, и этот путь был один -
общий с Другом народа и с ее другом, Маратом"...Марат осторожно отщипывал кусочки хлеба и, посмеиваясь, смотрел в глаза
Симонне Эврар.

Его подруга не обнаруживала ни суетливости, ни болтливости; спокойная
легкость, уверенность и округлость движений резко противоречили
беспокойному образу жизни, который выпал на ее долю с того дня, как она
соединила свою жизнь с жизнью Друга народа. Когда говорил Марат, она
смотрела на него внимательно и спокойно. Ее понимание сказывалось в
улыбке, озаряющей ее глаза, спокойные и ясные; легкость движений и большая
уверенность говорили о твердой и бесповоротной воле и полном отсутствии
каких бы то ни было сомнений в раз принятом пути, и этот путь был один -
общий с Другом народа и с ее другом, Маратом. Она была дочерью
французского народа, она была дочерью парижского предместья, той
деревеньки, которая вот-вот будет поглощена Парижем в тот день, когда
город выплеснет свои стройки и дома, свои улицы и переулки за пределы
окружающих его стен. Она была парижанкой со всем героическим напряжением
страстной воли к свободе, она была простолюдинкой со всей простотой
большого и цельного сердца. Беспокойные одинокие ночи, недели, когда Друг
народа скрывался, не давая о себе вестей, не казались ей тягостными. Ни
одного упрека за трудную жизнь, которая выпала ей на долю, ни разу не
сорвалось с ее уст, и пальцы с одинаковой легкостью и безропотностью
штопали рваную одежду Друга народа и по ночам правили корректуры листов,
из которых каждый мог стоить ей жизни и свободы. Она легко и незаметно,
смешиваясь с девушками Пале-Рояля, проходила мимо условных углов зданий,
где на фундаменте, на цоколе нужно было сделать мелом отметки, которые
тысяченогой почтой Марата передавались ему буквально в несколько минут.
Марат привык к ее молчаливости. Чем дольше они жили вместе, тем меньше они
говорили, чем больше воздуха одной и той же комнаты вдыхали они общим
вздохом, тем легче, тоньше и воздушной становились их взаимоотношения.
Помогая и становясь друг другу необходимыми как воздух, они почти не
нуждались в словах. Суровость и простота героических будней Якобинского
клуба не казались ей тягостными, и, смотря на жизнь ясными и простыми
глазами, она никогда не считала эту жизнь обещанием какого-то праздника.
Она счастлива была в этих бурях, в тысяче волнений, в бессонных ночах,
днях, неделях беспокойных скитаний по кипящему, взволнованному,
клокочущему Парижу.


В англосообществе по ВФР нашла восхитительные арты с ними.










*кликнуть на картинку, чтобы увидеть больше артов*

by acolnahuacatl~

Из пьесы Роллана "Дантон".

Дантон: "Знаешь, отчего гибнет
Республика? От недостатка обыкновенных людей.
Слишком много умов занято государственными делами.
Иметь Мирабо, Бриссо, Верньо, Марата... Дантона...
Демулена, Робеспьера — это слишком большая роскошь
для одной нации. Кто-нибудь один из этих гениев мог бы
привести Свободу к победе. Когда они все вместе, они
пожирают друг друга, а Франция вся в крови от их
междоусобиц."

воистину
они друг другу поотрывали головы, а потом пришел гражданин Бонапарт, и оказалось, что достоных соперников нет)
на Цезаря Помпея не нашлось, так сказать))


Высказывания Робеспьера:

"Для отечества сделано недостаточно, если не сделано все. "

"Следует помнить, что правительства, какие бы они ни были, установлены народом и для народа. "

"Первым правилом политики должно быть управление народом - при помощи разума и врагами народа - при помощи террора. "

"Всякое ограничение свободы печати становится средством направлять общественное мнение в пользу своих личных интересов и основывать свое господство на невежестве и всеобщей испорченности. Свободная печать - страж свободы; печать связанная - ее бич. "

‘Могу заметить, что услужливые люди приписывали мне то добро, которого я не делал, очевидно для того, чтобы приписать мне то зло, к которому я не имею отношения’.

Из статьи Е.Тарле "Жан-Поль Марат, Друг народа", написано в 1936 году:
1789-fr.ru/Tarle_Marat.html

"Страстная убедительность статей и памфлетов Марата происходила еще и от того непогрешимого чувства реальности, которое их пронизывало. Когда Марат говорил, что не только какой-нибудь отдельный человек — Неккер или Мирабо, или Клермон-Тоннер, или Малуэ, или Ларошфуко — изменник, но что весь класс, к которому они принадлежат или интересы которого они защищают, уже изменил революции или готов ее предать,— ему слепо и безусловно верили, потому что его аргументация основывалась на осязаемых и неопровержимых фактах. Люди, уже получившие от революции все то, что они хотели от нее получить,—все эти буржуазные красноречивые ораторы 1789 г. и представляемые ими слои населения, не могут не желать, чтобы революция прекратилась. А следовательно, что бы они ни говорили, как бы ни распинались за свободу, они непременно, рано или поздно, должны будут соединиться с теми, кто с самого начала ненавидел революцию и желал ее гибели. И народ предместий верил Марату в самом деле как своему другу, которого ничем не купишь и никак не обманешь".

"Уже 25 сентября, на пятый день существования Конвента, партия жирондистов поставила вопрос о лишении Марата депутатских полномочий и вообще открыла кампанию против левых, точнее, против Марата, Дантона и Робеспьера, обвиняя их в призывах к мятежу и убийствам и в диктаторских поползновениях.

Дантон предал Марата в этот критический миг, он просил не смешивать его, Дантона, "с этим человеком", т. е. с Маратом. Он публично отрекся от Марата, заявил, что никогда не был его другом и что Марат — "существо вредное для общества". Робеспьер повел себя гораздо достойнее: он ограничился тем, что сухо и сдержанно отверг взводимое на него и его группу обвинение в стремлении к диктатуре. Затем вышел на трибуну Марат. Бешеные крики встретили его, ему угрожали кулаками, кричали: "На гильотину!", долго не давали ему говорить.

Марат спокойно стоял на трибуне, ожидая, когда его перестанут осыпать бранью и оглушать яростными воплями. Долго продолжалась эта сцена. Когда наконец Марат получил возможность говорить, он очень благородно заявил, что ни Робеспьер, ни Дантон не участвовали ни прямо, ни косвенно в составлении и распространении по городу листовок, в которых он, Марат, действительно указывал на необходимость "вложить .секиру возмездия" в руки революционного диктатора, чтобы он мог покарать изменников и врагов революции. В конце своей речи он выхватил пистолет и приставил ко лбу, заявляя, что без колебаний покончит с собой, если Конвент выдаст его преследователям. Это произвело впечатление. Жирондистам не удалось добиться в этот день изгнания Марата из Конвента".



"Об исторических романах


Из сборника "Назначение многообразия"(1920).
// Там же. С. 206-208.
[…] авторы исторических романов с удивительным постоянством движутся по двум-трем проторенным направлениям. Если пишется такой исторический роман, то он пишется, как правило, только о четырех исторических эпохах с участием пяти-шести различных исторических персонажей; но и об этих эпохах и этих людях не принято писать ничего такого, что бы уже не было написано в других романах, написанных на ту же тему. Если же учесть, что за три тысячи лет нашей лучезарной истории произошло великое множество необычайно увлекательных, на редкость забавных, исключительно колоритных событий, то незадачливых авторов исторических романов уместно сравнить с живописцем, который никогда не писал ничего, кроме лиственницы, или со скульптором, который умеет лепить только левую ногу.

Вы можете – нет, вы должны – написать роман о времени Генриха Наваррского (если взялись за исторические романы, выбирать не приходится: напишете то, что захочет издатель или рассыльный). […]

Вы можете написать роман о времени Ришелье. […]

Вы также имеете право написать роман о Французской революции, хотя писать его лучше всего стоя на голове. Вот основные принципы такого романа. 1) С 1790 по 1794 год парижане ничего не ели и даже не заходили в кафе. Круглые сутки они толклись на улицах, наслаждаясь видом Крови, особенно Голубой Крови. 2) Вся власть была сосредоточена в руках общественного палача и Робеспьера; и тому и другому были свойственны резкие перепады настроения, в результате чего, вместо того чтобы убить человека безо всякой видимой причины, они зачастую в последний момент освобождали его, также безо всякой видимой причины. 3) Аристократы делятся на две группы: глубоко порочные и совершенно невинные, но и те и другие обязательно хороши собой; и те и другие, судя по всему, предпочитают кончить жизнь на гильотине. 4) Завоевание Франции, идея Республики, влияние Руссо, угроза национального краха, деятельность Карно по созданию революционных армий, политика Питта, политика Австрии, неискоренимая привычка защищать свою собственность от иностранцев, участие вооруженных людей в битве при Вальми – все это не имеет ровным счетом никакого отношения к Французской революции, а потому должно быть опущено. […]


В 1865 году писатель Эдгар Кине сказал о деятелях Революции: ‘Хоть они и мертвы... они все еще в бою. Они продолжают бороться и ненавидеть’. И в надежде можно добавить: даже и теперь, спустя два столетия, нам стоило бы подумать, чему бы могли нас научить их надежды и их сильные выражения. Революция не завершена, подобно тому как и история не подошла к концу. Всякий раз, когда Робеспьера прерывают, мы чувствуем недосказанность, всякий раз, когда его заставляют замолчать – прислушиваемся к молчанию. Вне зависимости от того, чем еще он был, это был человек убеждений, человек принципа. Сейчас мы настроены не на принципы и убеждения, а на пустячную политику и политику пустяков. Вот почему мы не можем понять исламский мир, убежденность его бойцов, их страсть к чистоте, их готовность умереть. От всего, чем они обладают, наследники либеральной традиции стремятся убежать: мы теперь ироничны, погружены в себя, нам удобно, и мы просто смертельно самодовольны. Мы полагаем, что правосудие свершилось, правосудие хорошего качества – во всяком случае, недостающее мы надеемся восполнить милосердием. У Робеспьера не было священной книги, но он обладал воинствующей верой – только верой не в христианского бога, а в доброго революционного бога, который сделал людей равными. Для него ‘Верховное Существо’ было не образом, что дает лишь утешение одно, но активным началом перемен. Революционерам предстоит наслаждаться загробной жизнью; смерть, по его словам, была ‘их безопасным и драгоценным прибежищем’. Жестокость его намерений, его неистовое стремление к мученичеству, неожиданно оказываются нам знакомы, и кажется что он – наш современник.
www.pylippel.newmail.ru/bibliotheque/mantel.htm...

М.А Волошин